Сидоров В.И.

Непокоренная вершина

Лучше гор могут быть только горы,

На которых еще не бывал.

В.Высоцкий

С источников Шумак, расположенных в глубине Саян, на которых собралось несколько сотен туристов, желающих испить целебной водицы, эта вершина на закате выглядела, воистину, царственно. Два почти симметричных гребня с двух сторон вели к двум главам вершины. Резкие тени отчетливо выделяли тектоническую структуру, рождая впечатление мощи, какой-то сверхчеловеческой титанической силы, стремящейся от недр Земли вверх, в бездонное синее небо.

Художник, проснувшийся во мне, схватил кусок картона и, боясь, что эта вспышка красоты и мощи может исчезнуть вместе с лучами заката, стал зарисовывать эту восхитительную гору. Карандаш повторял на картоне движение мысли. А мысль пробиралась по гребням скал, ныряла в тень утесов, балансировала по границе между золотом освещенного плеча вершины и глубокой пропастью прозрачного неба. Всё, успел!

Солнце скрылось и тени сумерек накрыли гору серо-сиреневым плащом. Красота опять улетела куда-то вслед за последними лучами. Но на картоне и в памяти осталось ее отражение.

Тогда я еще не вполне осознавал последствия ярко представленной мечты, магнит промелькнувшей красоты, но на следующее утро уже собирался на гору. Моя группа «оздоравливалась» на источниках. А я уже шел с почти пустым рюкзаком вверх по притоку, Правому Шумаку, к прекрасной Двуглавой вершине, тронувшей мое сердце.

Эти десять километров до ее подножья мои ноги прошли незаметно. Перед моим взором, временами прячась за кедрами и лиственницами, стояла гора, цель моих устремлений, постепенно, шаг за шагом, приближаясь. Почти физически чувствовалось, как вершина тянет к себе, ускоряя шаги и вливая в меня силы воодушевления.

Вспомнилась картина «Порыв ветра» кисти известного художника, рисовавшего Тибет. На ней был изображен бегущий тибетский лама, переносящий вести от одного монастыря к другому. Этих почтальонов специально готовят как физически, так и психически. Учат ничего не бояться и самостоятельно определять свой путь. Такой лама в состоянии транса пробегает по горам за день несколько сотен километров, преодолевает пропасти, реки, скалы – любые преграды на своем пути. Причем, он выбирает интуитивно, не задумываясь, самый оптимальный для себя маршрут, по которому как до него, так и после, пройти больше никто не может. Так и шел я к вершине, представляя себя временами в роли этого ламы.

Просторный округлый цирк, окруженный с трех сторон отрогами вершины, с которого открывался широкий обзор, оказался довольно высоко от реки. И пробираться к нему пришлось по заросшему и крутому, к тому же очень скалистому ручью, бегущему из этого цирка. Преодолев подъем, вышел на замшелую площадку, напоминающую дно огромной каменной чаши, окруженной скальными стенами. Из-под зеленоватых мхов выглядывали осыпи блеклых разноцветных камней, местами покрытых красно-ржавыми разводами неприхотливых лишайников. Недавно сдвинутые камни сверкали свежими бело-голубыми острыми сколами, внушая легкие опасения. Отсюда начинался путь наверх, на штурм горы.

Оглядев подходы, выяснил, что сама макушка почти плоская. Ее выпуклые две главы соединялись площадкой с незначительными уклонами, по которой можно идти пешком. Самая большая трудность была – выйти на эти главы с гребня. С моей стороны, где бы ни взглянуть, выход на вершину был только через почти отвесную стенку, кольцом окружающую слабо покатое завершение.

На гребень пришлось пробираться по длинному кулуару – наклонной глубокой расселине, выводящей круто на плечо горы. Вначале шел пешком по замшелым камням. Потом – по шатающимся осколкам упавших здесь когда-то каменных глыб. Они сдвигались под моим весом, иногда укатывались на метр-другой вниз. Кулуар собирает все камнепады, как ложбина собирает воду. Не желая быть побитым, пробирался вверх вдоль скал – бортов кулуара. Всегда оставался небольшой шанс укрыться за скалами от камней, если они покатятся. Потом кулуар стал еще у́же и круче. Из-под ног стало вылетать всё подряд и укатываться куда-то далеко вниз.

Лез все выше, цепляясь за скалы, которые крошились в руках. Их обломки эпизодически вырывались из своих гнезд. Каким-то способом удерживался в щели, опираясь то ногами на ненадежную сыпуху, скользящую вниз, то на ненадежные скалы, ломающиеся в ладонях.

Выбравшись, наконец, на гребень, осмотрелся. Он состоял из нескольких ступеней-возвышений при общем пологом движении к последнему крутому участку перед левой главой.

Неожиданно мои руки и ноги, как будто сами, подскочили к уступу на гребне и пролезли по нему наверх, на более высокую ступень. Причем, по сравнению с моими тренировками на скалах возле Иркутска – это было слишком смело, напористо и быстро. Пройдя обычным шагом несколько метров к следующей крутизне, я опять наблюдал, как руки и ноги «сами» ухватились за скалы, оперлись на какие-то неровности и опять вытащили меня уже на верхнюю ступень гребня.

Такое быстрое передвижение, без раздумий, вызвало во мне массу соображений. Что это? Самогипноз, которым я, не подумав, увлекся по пути к вершине и который стал действовать?! Скалы-то плохие. Все сыпется. Все захваты выдираются с корнем. Чувство опасности начинает во мне звучать все сильнее. Если поддаться желанию взойти на гору, а подняться можно, то как спуститься? Спускаться труднее по той причине, что глаза «идут» вместе с руками. Они первыми находят опоры-зацепы при подъеме. А на спуске они не могут помочь ногам, ищущим опору. Поэтому при спуске очень удобны веревки, которых нет.

Спуститься другим путем? Слева от гребня идут скалистые сбросы. Для одиночки они могут быть непроходимы – сорвавшись с этих ненадежных уступов, пролежу, поломанный, день-два, пока не закоченею… Меня здесь даже не найдут. Если и найдут, то очень нескоро… С самой макушки на другую сторону – тоже можно и не спуститься. Какая она там, кто знает?

Притяжение вершины, на которую смотрю с ее же плеча, очень велико. Мне невыразимо хочется подняться наверх, преодолевая всё на своем пути. Чувствую, что могу перейти грань своих физических возможностей – и уже не вернуться обратно. Мое существо начинает растягиваться между притяжением мира гор и мира людей. В мире гор могу сейчас остаться навсегда. Мой дух, мое изменившееся после смерти тела сознание останется здесь, среди вершин и скал, в этой безлюдной красоте, если сейчас решусь на восхождение. А мир людей притягивает меня не очень сильно. Все родственники устроены, второй половины у меня нет, семья не держит. ЗАЧЕМ мне эти люди?

Начинаю понимать альпинистов, не вернувшихся из Гималаев, перешедших грань возвращения. Даже образы ближайших родственников, супруг, детей становятся не такими значительными среди мира гор, среди слепящих ледников, живительного озона воздуха и восторга, граничащего с эйфорией.

Притяжение вершины во мне сейчас равно притяжению людей. И тут замечаю, что глаза не дремлют, а намечают-высматривают цепочку моих будущих следов, преодолевающих с полочки на полочку, уступ за уступом эти последние семьдесят метров высоты, отделяющих меня от вершины. Но как я пойду обратно?!

Мне стало ясно, что сейчас будут делать мои руки и ноги! Усилием воли разворачиваюсь и заставляю себя начать спуск по тем участкам скал, которые еще не забыты мною, где еще помню зацепы-опоры для рук и ног. Выхожу к кулуару, спускаюсь по нему. Мелочь катится у меня из-под ботинок. Иногда вырываются и крупные камни. Благо, внизу никого нет.

Спустившись в цирк, отхожу на некоторое расстояние от кулуара, по которому недавно скатывал камни. Смотрю наверх. За мощными скалами гребня лишь незначительно выглядывают обе главы горы. Все же, тянет туда, но уже не так сильно. Вспоминаю, что почти ничего за день не ел, достаю сухарики, усаживаюсь возле ручейка. Смотрю на вершину.

Завораживающий вид! Красива! Всё равно, красива!!